Король в моем плену  - Стелла Вайнштейн

Косплеер. Ничего, и он сойдет.

— Стой! Мне нужна помощь! У тебя сотовый с собой есть?

Немного грубо, но я три дня не видела ни одной живой души.

Молчит. Свел брови на лбу, словно озадачен моим появлением, в уголке губ полуулыбка. И ни слова.

Вываливаюсь на тропинку перед косплеером, подхожу ближе, тяну за рукав:

— Ну же, я заблудилась в лесу. Три дня ничего не ела, позвони в службу спасения!

Смотрит на мою ладонь, сжавшую его предплечье, словно это седьмое чудо света.

— Кто ты, лесная дева?

— Прекрати! — Слезы так и брызжут из глаз, впрочем, последние три дня они лились без моего контроля, почти не переставая. — Хватит притворяться!

— Как утешить тебя, дева? Кто обидел?

— Ты! Ты обидел! Достаточно мучить, пожалуйста, отвези меня к людям, хоть бы и на лошади.

Решив что-то для себя, мужчина кивает, накрывает мою ладонь своей.

— Несчастная душа, скорей всего, вы потеряли разум от большого горя. Я отвезу к лекарю как можно быстрее. Вот, укройтесь моим плащом, ваша одежда не подобает юной деве.

Сумасшедший. Столь глубоко погружен в фантазии, что даже ради помощи не желает вынырнуть из созданного образа. Может, не стоит слепо следовать за ним? Не лучше ли поискать других, не столь шибанутых косплееров? Наверняка кто-то есть рядом… Наверняка!

С сомнением смотрю на плащ. Наверное, и вправду они устроили игру, готовились долгие месяцы, а тут я оскорбляю взор кроссовками и джинсами. Накинула на плечи тяжелую ткань, вдохнув резковатый притягательный мужской запах. Он очень красив, этот косплеер, жаль, с головой не дружит. Впрочем, на меня никогда высокие широкоплечие парни внимания не обращали.

Застежка сверкнула драгоценными камнями. Дорогая искусная безделушка, даже если это всего лишь подделка.

— Не буду мешать вашим играм. Пожалуйста, дай мне что-нибудь поесть, и я пойду искать помощи в другом месте.

Незнакомец поворачивается к седельной сумке, достает сверток из ткани, разворачивает тряпицу и протягивает одуряюще ароматный хлеб. Я вгрызаюсь в мякоть, как голодный зверь. До чего же вкусно! Ноги подгибаются, и я бы упала на выстеленную листвой тропу, но мужчина подхватывает меня на руки.

— Плохого же вы мнения обо мне, если думаете, что отпущу нездоровую девушку бродить одну в чаще.

Его близость… Может, это голод, усталость, отчаяние, но тело отзывается непонятной реакцией на горячие руки, подхватившие за талию. Я замираю пойманной птичкой, завороженно смотрю в глаза.

Не бывает таких красивых мужчин. За всю жизнь, ни на обложках журналов, ни в кадрах кино, ни на страницах книг, никогда не видела столь волевого лица, словно выточенного из мрамора.

И он тоже теряет нить разговора, засмотревшись на что-то в моих чертах. Потом, будто опомнившись, ставит на ноги и отступает на шаг.

— Как зовут вас, лесная дева?

— Ева…

Дурацкое имя, больше подходящее старушке. Мама дала его мне в честь бабушки, как старшей в семье. Как бы я хотела назваться звучной Маргаритой, Катериной или Марианной… Но я всего лишь Ева…

Он повторяет мое имя, перекатывает во рту так, что по телу проходит дрожь. Ситуация пугает меня. В ней что-то неправильное, колющее, но пока скрытое от глаз. Было бы легче, если бы незнакомец улыбнулся, представился Максимом, провел бы к своей машине и отвез домой.

Вместо этого он спрашивает:

— Откуда вы? Кто ваши родители? — и, услышав ответ, удивляется: — Никогда не слышал о подобной деревне.

— Хватит, хватит, — почти молю прекратить болезненный фарс. — Пожалуйста, мне очень плохо, перестань притворяться.

— Кем? Милая дева, всем естеством стремлюсь оказать вам посильную помощь. Рядом охотничий домик, он защищен чарами, и вы сможете передохнуть там, пока я помчусь за лекарем.

— Бред, не могу больше слышать. Прекрати! Оставь меня!

Отступаю под спасительное укрытие крон. В горле стоит ком, и опять меня накрывает ощущение удушья, как бесчисленное количество раз до этого. Все вокруг застилает дымка слез, и сквозь нее кажется, будто с кончиков пальцев течет расплавленное золото.

Краем глаза вижу, что из леса выглядывают двое мужчин, одетых попроще, тоже ведущих под уздцы лошадей.

Некрасиво шмыгаю носом, вытираю лицо рукавом. Под ногтями течет золотая вязкая жидкость, капает на землю, растворяется в листьях. Не веря, поднимаю ладонь, подношу к носу. Не обман зрения, из меня пульсацией выходит светящаяся субстанция, унося ощущение нехватки воздуха.

Как мыльный пузырь, проткнутый острой иглой, с еле слышным хлопком лопается защитный кокон, в который я закрыла себя, оказавшись в лесу.

Смерть.

Я умерла в триста двенадцатой палате от аллергии на парацетамол из-за ошибочного суждения молодого врача. Меня никто не крал, не колол наркотиками, не бросал в лесах Подмосковья. Я просто очнулась на жухлой листве под застланным тучами небом и все это время пыталась убедить саму себя, что смогу найти путь назад.

Вот что кололо в разговоре с незнакомцем, вот что беспокоило.

Он не притворялся, не смеялся над моим несчастьем.

Красавец-мужчина, как и окружающий лес, как и воздух, которым я дышу, как и золотое свечение на кончиках пальцев — все это чужое мне порождение новой реальности, в которую закинуло оторвавшуюся от тела душу.

Евы больше нет. Меня нет.

Опять ноги подгибаются, руки дрожат, и вновь сильное тело не дает упасть. Я реву в участливо подставленное плечо, укрытое синим бархатом. Мужчина прижимает меня к себе крепко-крепко, дает выплакаться, удерживает на ногах. Хватаюсь за него, как за канат, брошенный утопающему.

Слезы превращаются в сухие рыдания, меня трясет нервная дрожь. Я все еще не могу понять, осознать происшедшее. Все ищу доказательства, что невероятная теория лжива, что передо мной не иномирянин, а переодетый заучка, перечитавший фэнтези.

Хватаюсь ладонями за его лицо, пытаюсь прочитать в глазах нечто помимо сочувствия и удивления. Малейший намек на насмешку. Перебираю серебряное шитье, жесткое на ощупь. Беру в руки ладонь с длинными пальцами, унизанную перстнями с крупными рубинами и сапфирами. Дотрагиваюсь до кожаного ремня, на котором висят ножны с кинжалом. Достаю лезвие, вглядываюсь в клеймо, на котором вязью переплелись непонятные символы, и в то же время в голове ясно вспыхивает понимание, что написано «Лив».

Мужчина настойчиво, но мягко отбирает лезвие и возвращает его на место, продолжая поддерживать меня со спины.

В сердце чернота и паника. Мне страшно, одиноко, и холодеют губы от высокой стены цунами, грозящей накрыть с головой, засосать в ненасытную утробу новой незнакомой реальности.